Страх и отвращение от «Москва - Петушки»
23 октября 2018
К художественной литературе я обращаюсь не часто, предпочитая ей книги по истории, ну или, на худой конец, какую-нибудь публицистику. И всё же за лето я прочёл несколько художественных произведений, среди которых затесался роман Хантера С. Томпсона «Страх и отвращение в Лас-Вегасе». Своими мыслями по поводу этой книги (и не только этой) я и хотел бы здесь поделиться.
Моё знакомство с сим произведением имело несколько этапов, на первом из которых был просмотр около года назад кинофильма снятого по книге Томпсона режиссёром Терри Гиллиамом. Впечатление от фильма было странное, но, не смотря на его содержание, не негативное. Томпсоновская манера повествования (та самая «гонзо-журналистика»), помноженная на харизму Джонни Деппа и Бенисио дель Торо, плюс великолепная работа режиссёра и оператора — всё это затягивает, цепляет, интригует. Касательно смысла фильма у меня естественно сразу возник вопрос — зачем всё это? Ответа я себе тогда дать не смог. Конечно можно тут порассуждать об «окнах Овертона», но полагаю такие явления второй половины 60-х годов XX-го столетия как «лето любви», движение хиппи, деятельность фигур вроде Тимоти Лири и подобное, позволили книге Томпсона «пролезть» достаточно свободно без расширения окна дискурса.
Прошло время, и этим летом я решил пересмотреть этот фильм еще раз, а в итоге пересмотрел его дважды :) Депп бесподобен! Заинтересовался первоисточником — романом Томпсона. Купил книгу и прочёл на одном дыхании. Теперь у меня появился хоть какой-то ответ на вопрос «зачем всё это?» — во имя «гонзо-журналистики» видимо. А вот на Лурке судя по всему считают что «They did it for lulz» :) Почему нет? Возможно и так. У вас есть свои версии? Тогда добро пожаловать в комментарии :)
К любым наркотикам (в том числе и к табаку) я, естественно, отношусь крайне негативно, поэтому задумался — что же останется от этого произведения, если эти самые наркотики из него выкинуть? Что если вместо них был бы алкоголь? Ой, только не подумайте что я предлагаю в романе что-то менять, убирать или ретушировать :) Конечно нет. Просто это ход моих рассуждений на тему — на наркотиках ли держится «Страх и отвращение...» или нет? Ну так вот, будь в книге вместо наркотиков алкоголь, мне кажется, для данного произведения это скорее всего не было бы смертельно, хотя и привело бы к утрате ряда харизматичных Томпсоновских пассажей, некоторые из которых сами стали культовыми наравне с книгой. Я думаю главным героям наркотики и алкоголь нужны только, что называется, «для запаха», а дури у них и своей хватает :) И вообще поймал себя на мысли что воспринимаю этот «допинг» в книге как своего рода художественный приём, которым автор убил сразу двух зайцев: в художественном плане получил широту манёвра для главных героев (таким «допингом» легко объясняется безбашенность главных героев), а в маркетинговом — получил дополнительную рекламу на скандальности темы (конечно некоторой скандальности книге добавляет и сам стиль «гонзо-журналистики», со всеми её матюками, субъективностью суждений, цинизмом высказываний и оценок, полным пренебрежением к нормам общественной морали). И да, я в курсе что Томпсон с наркотиками, скажем так, очень даже дружил, и про «художественный приём» в данном случае можно говорить только основательно абстрагировавшись от личности автора романа и истории написания этой книги. Но всё же, я не уверен что монологи Дюка это поток именно «упоротого» сознания, а не просто оригинально изложенная социально-политическая сатира. Так или иначе, думаю что это вопрос дискуссионный.
Во время чтения книги в голову закралась мысль, которая показалась мне интересной — не является ли «Москва — Петушки» Ерофеева советским «Страх и отвращение в Лас-Вегасе»? Роман «Страх и отвращение...» был написан в 1971 году, а поэма «Москва — Петушки» — в 1969—1971 годах (вышла в 1973 году в Израиле). Так эти произведения ещё и ровесники! Это весьма примечательное обстоятельство. «Москва — Петушки» я читал когда мне было лет двадцать (бросил прочтя только половину), и, признаюсь, в то время нашёл эту писанину забавной. С тех пор прошло уже довольно много времени, и чтобы сейчас сравнить ерофеевские, если можно так выразится, излияния с романом Томпсона, мне придётся снова эти самые излияния прочесть (причём от начала до конца). И таки да, я снова сломался приблизительно на середине сего творения. Вот уж во истину — пишет он, а стыдно мне. Точнее всего эти художества можно прокомментировать словами самого автора, которые он вложил в уста любовницы главного героя:
— Я одну вашу вещицу — читала. И знаете: я бы никогда не подумала, что на полсотне страниц можно столько нанести околесицы. Это выше человеческих сил! стр. 45
Вот и мне такие помои с первого подхода осилить не по зубам :) Взял тайм-аут. Но желание проверить обоснованность своих предположений по части некоторой похожести указанных работ взяло верх — нужно собрать волю в кулак и таки дочитать ерофеевскую похабщину. Сказано — сделано, хотя это было труднее чем я думал.
Итак, давайте же попробуем сравнить эти два произведения. И начнём с главных героев. Что из себя представляет Рауль Дюк в романе Томпсона? Журналист, величающий себя «доктором журналистики», который воспользовавшись редакционным заданием отправляется на поиски «американской мечты» (кстати, именно это указано в подзаголовке книги), которая им фактически сформулирована как:
Господи, да еще час назад мы сидели в той вонючей клоаке, выжатые как лимон, без сил и планов на уик-энд, когда последовал звонок от совершенно незнакомого человека из Нью-Йорка, сказавшего, что мне надо отправляться в Лас-Вегас, — а расходы охуительны, — и потом он посылает меня в какой-то офис в Беверли Хиллз, где другой абсолютно незнакомый мне человек дает мне налом триста баксов безо всякой на то причины... Говорю тебе, друг мой, это Американская Мечта в действии! Мы будем последними дураками, если не оседлаем эту странную торпеду, пущенную в неизвестную нам цель, и не промчимся на ней до конца. стр. 22
По сути это означает — оттянуться на полную катушку на халяву. В таком ключе и развивается сюжет романа, в рамках которого существуют главный герой и его приятель (и адвокат) «Доктор Гонзо». Поскольку повествование ведётся от лица Дюка, книга содержит некоторое количество его суждений и высказываний, из которых вполне очевидно что главный герой далеко не глупый человек, обладающий достаточно трезвым (если это слово здесь вообще уместно) взглядом на многие вещи.
А что же ерофеевский Венечка? Похоже что его биографию автор действительно списал с себя (поэма ведь отчасти автобиографическая) — гуманитарий, с неоконченным, по всей видимости, образованием, из-за чего видимо и работает («работает» это сильно сказано) не по специальности, а в какой-то бригаде по укладке кабеля или что-то в этом роде. Читая первую половину произведения подумал «не аутист ли он?» (пространные внутренние диалоги с самим собой и воображаемыми собеседниками, потребность постоянного учёта сколько, чего и в какой последовательности он выпил, прочие «тараканы»), но потом всё таки пришёл к мысли что он никакой не аутист, а просто никчёмный ничтожный человек. Так на смену «Тварь я дрожащая или права имею?», устами Вени нам преподносят:
О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив, и был бы так же ни в чем не уверен: ни в себе, ни в серьезности своего места под небом — как хорошо бы! Никаких энтузиастов, никаких подвигов, никакой одержимости! — всеобщее малодушие. Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигам. «Всеобщее малодушие» — да ведь это спасение от всех бед, это панацея, это предикат величайшего совершенства! стр. 21
Настолько он ничтожен и убог, что мне, признаюсь, иногда становится его жаль.
Штырит же Веню временами не хуже чем Томпсоновских героев под наркотой, вплоть до того что ему то и дело являются ангелы (или всё же чёртики?), Сатана, Сфинкс и прочие воображаемые существа с которыми он ведёт диалоги, хоть, как я понимаю, и не всегда на яву, но вполне осмысленно. Хотя возможно это у него и по трезвяни норма.
Кто-нибудь вполне резонно скажет: «Ну что ты докапался? Это ж стёб. Изображая главного героя именно таким Ерофеев просто стебётся, подначивая интеллигентствующую публику». Вы знаете, я по большому счёту и сам так думаю — да, вероятно это стёб. Но дело в том что этим «стёбом» в поэме выведен персонаж, сущность которого я и пытаюсь здесь рассмотреть. Так что стёб это или нет — значения не имеет, посему, как сказали бы братья наши меньшие, «маємо те, що маємо».
Даже после очень поверхностного знакомства с указанными персонажами, становится очевидно, что по характерам и устремлениям они, мягко говоря, очень разные (а в некоторых аспектах даже диаметрально противоположные). А вот у самих произведений при желании можно найти общие черты: оба автора писали главных героев с себя самих, оба произведения написаны от первого лица, у Томпсона — главные герои в состоянии изменённого сознания, и у Ерофеева — по сути схожая ситуация, у Томпсона — «Великая Красная Акула», несущаяся через пустыню (и не только через пустыню), у Ерофеева — пригородная электричка, идущая по известному маршруту. Для наглядности, хочу привести маленькую перекличку цитатами. Итак, Томпсон:
Багажник нашей машины напоминал передвижную полицейскую нарколабораторию. У нас в распоряжении оказалось две сумки травы, семьдесят пять шариков мескалина, пять полос промокашек лютой кислоты, солонка с дырочками, полная кокаина, и целый межгалактический парад планет всяких стимуляторов, транков, визгунов, хохотунов... а также кварта текилы, кварта рома, ящик «Бадвайзера», пинта сырого эфира и две дюжины амила. стр. 10
Ерофеев:
— Так что же, Веничка, что же ты все-таки купил? Нам страшно интересно...
— Да ведь я понимаю, что интересно. Сейчас, сейчас перечислю: во-первых, две бутылки кубанской по два шестьдесят две каждая, итого пять двадцать четыре. Дальше: две четвертинки российской, по рупь шестьдесят четыре, итого пять двадцать четыре плюс три двадцать восемь. Восемь рублей пятьдесят две копейки. И еще какое-то красное. Сейчас, вспомню. Да — розовое крепкое за рупь тридцать семь.
— Так-так-так, — говорите вы, — а общий итог? Ведь все это страшно интересно...
Сейчас я вам скажу общий итог.
— Общий итог девять рублей восемьдесят девять копеек, — говорю я, вступив на перрон. — Но ведь это не совсем общий итог. Я ведь еще купил два бутерброда, чтобы не сблевать. стр. 23
Томпсон:
Ничто в мире не бывает менее беспомощным, безответственным и порочным, чем человек в пропасти эфирного запоя. И я знал, мы очень скоро дорвемся до этого гнилого продукта. Вероятно, на следующей бензоколонке. Мы по достоинству оценили почти все остальное, а сейчас — да, настало время изрядно хлебнуть, эфира; А затем сделать следующие сто миль в отвратительном слюнотечении спастического ступора. Единственный способ оставаться бдительным под эфиром: принять на грудь как можно больше амила — не все сразу, а по частям, ровно столько, сколько бы хватило, чтобы сохранять фокусировку на скорости девяносто миль в час через Барстоу. стр. 11
Ерофеев:
Например, так: к восемнадцати годам или около того я заметил, что с первой дозы по пятую включительно я мужаю, то есть мужаю неодолимо, а вот уж начиная с шестой <...> и включительно по девятую – размягчаюсь. Настолько размягчаюсь, что от десятой смежаю глаза, так же неодолимо. И что же я по наивности думал? Я думал: «Надо заставить себя волевым усилием преодолеть дремоту и выпить одиннадцатую дозу – тогда, может быть, начнется рецидив возмужания». Но нет, не тут-то было. Никаких рецидивов – я пробовал.
<...>
<...> Оказывается, если вы уже выпили пятую, вам надо и шестую, и седьмую, и восьмую, и девятую выпить сразу, одним махом – но выпить идеально, то есть выпить только в воображении. Другими словами, вам надо одним волевым усилием, одним махом – не выпить ни шестой, ни седьмой, ни восьмой, ни девятой.
А выдержав паузу, приступить непосредственно к десятой <...> стр. 50 — 51
Ой, что-то мне уже не хочется снова во всё это погружаться в поисках схожих (и не очень схожих) цитат в этих двух произведениях, но если кто-нибудь всё таки дерзнёт это сделать, то не побрезгуйте отписать свои наблюдения в комментариях к данной заметке :)
P. S. — Страницы в цитатах указывал по изданиям:
Томпсон, Хантер С. Страх и отвращение в Лас-Вегасе: [роман] / Хантер С. Томпсон; [пер. с англ. А. Керви]. — М.:АСТ, 2018 — 318 с. — (Эксклюзивная классика).
Ерофеев, В. В. Москва — Петушки: [поэма] / В. В. Ерофеев. — М.:Прометей, 1990. — 127 с.